Отцы т дети краткое. И.С.Тургенев "Отцы и дети"
1 глава. 20 мая 1859 года на крыльце постоялого двора Николай Петрович Кирсанов ждет сына. Кирсанову сорок с небольшим, он помещик в имении на двести душ. Николай с братом должны были пойти по стопам отца – генерала. Брат Павел пошел по военной службе, а Николай сломал ногу перед отправкой на службу и поэтому поступил в университет. Вскоре родители умерли, тогда же Николай Петрович счастливо женился, у него родился сын Аркадий. После смерти жены Кирсанов погрузился в заботы о хозяйстве. Аркадий подобно отцу окончил университет и возвращается домой. 2 Аркадий приезжает не один, его отец знакомится с Евгением Васильевичем Базаровым. У Базарова мужественный голос, длинное, худое лицо с широким лбом и спокойной улыбкой. Его облик выражает самоуверенность и ум. Все вместе они едут в имение. 3 Николай Петрович узнает, что Базаров учится на доктора. Аркадий радуется возвращению в родные края, но притворяется равнодушным. Его отец чувствует неловкость из-за странного поведения сына и из-за того, что вынужден признаться ему - в доме он содержит девушку Фенечку. Аркадий снисходительно успокаивает отца. В дороге он замечает, что люди в его имении совершенно измучены и обнищали, он думает о преобразованиях, но не знает, как подступиться к этому делу. Наконец, они прибыли в Марьино. 4 Дома Аркадия встречает дядя Павел Петрович Кирсанов. Павел Петрович, несмотря на свои сорок пять, моложав, ухожен и модно одет. Они знакомятся с Базаровым. За ужином Аркадий ведет себя развязно, чтобы продемонстрировать свою взрослость. В разговоре с Аркадием Базаров высмеивает его дядю как пустого щеголя, отца же его считает славным добряком, хотя и упрекает в излишней чувствительности и романтизме. 5 С утра Базаров с дворовыми мальчишками отправился за лягушками для опытов. Аркадий знакомится с Фенечкой и выясняет, что у него есть сводный брат. За завтраком он рассказывает отцу и дяде, что Базаров – нигилист, человек, который не принимает ни одного принципа на веру. Это вызывает резкое неприятие у Павла Кирсанова, который убежден - без принципов даже вздохнуть нельзя. 6 За столом Павел Петрович нападает на Базарова за отсутствие убеждений. Базаров не хочет поддерживать спор, хотя и высказывается в пользу науки, противопоставляя ее «бесполезному» искусству. Дядя Аркадия с досадой говорит, что для молодежи все, выученное им в жизни – вздор, а полученные знания делают его отсталым. Аркадий просит Базарова быть справедливым к дяде и рассказывает его историю. 7 Павел Петрович в молодости полюбил загадочную княгиню Р. Когда княгиня скрывается от него за границей, Кирсанов бросает военную службу и следует за ней. Отношения окончательно не складываются, и Кирсанов возвращается в Россию. Через несколько лет княгиня умирает, а Павел Петрович пытается найти покой в имении брата, оставаясь закоренелым холостяком. Базарова история Павла Кирсанова не трогает, он считает, что человек, потерявший все из-за любви – не мужчина. Аркадий оправдывает дядю воспитанием и временем, в котором он жил. Базаров отвечает, что человек должен воспитать себя сам, а не зависеть от своего времени. 8 Павел Петрович навещает Фенечку. Фенечка – дочь экономки, после смерти матери доброта и заботливость отца Аркадия пленили ее сердце. Павел Петрович просит показать ему Митю, племянника. Николай Петрович находит брата в комнате девушки. Павел Петрович тотчас уходит и закрывается в своем кабинете с выражением отчаяния на лице. 9 Во время прогулки по саду Базаров знакомится с Фенечкой, ему нравится ее безыскусность. В разговоре с Аркадием Базаров говорит, что все пустяки, кроме дважды два четыре, что «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Он высмеивает отца Аркадия за игру на виолончели. Аркадию это не нравится. 10 Николай Петрович случайно услышал, как Базаров назвал его «отставным человеком». «Старичкам Кирсановым» обидно, что молодежь списывает их со счетов. Особенно Павлу Петровичу, который видит в Базарове непримиримого врага. Он решает осадить нигилиста и вступает с ним в ожесточенный спор. Базаров парирует нападки Кирсанова. Он говорит: «В теперешнее время полезнее всего отрицание – мы отрицаем», - не только искусство, поэзию, но и вообще все. Прежде чем что-то строить, «сперва нужно место расчистить» - считает Базаров. Николай Петрович хоть и не согласен с Базаровым, чувствует, что он – представитель нового поколения, в котором есть какая-то сила. Павел Петрович же уверен, что правда за ним и что без принципов не будет порядка в России. 11 Николай Петрович после случившегося спора погрузился в грустные думы. Он вспоминает юность, переживания и эмоции, которые его переполняли тогда, на глаза невольно наворачиваются слезы. Он ощущает пропасть между собой и сыном, прекрасно осознавая, что беспричинные слезы сорокачетырехлетнего человека могут вызвать только насмешку у молодых людей. Тем временем Базаров и Аркадий решают ехать в гости к родственнику Кирсановых.
] на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим, в запыленном пальто и клетчатых панталонах, у своего слуги, молодого и щекастого малого с беловатым пухом на подбородке и маленькими тусклыми глазенками.
Слуга, в котором все: и бирюзовая сережка в ухе, и напомаженные разноцветные волосы, и учтивые телодвижения, словом, все изобличало человека новейшего, усовершенствованного поколения, посмотрел снисходительно вдоль дороги и ответствовал: "Никак нет-с, не видать".
– Не видать? – повторил барин.
– Не видать, – вторично ответствовал слуга.
Барин вздохнул и присел на скамеечку. Познакомим с ним читателя, пока он сидит, подогнувши под себя ножки и задумчиво поглядывая кругом.
Зовут его Николаем Петровичем Кирсановым. У него в пятнадцати верстах от постоялого дворика хорошее имение в двести душ, или, как он выражается с тех пор, как размежевался с крестьянами и завел "ферму", – в две тысячи десятин земли. Отец его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой русский человек, всю жизнь свою тянул лямку, командовал сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции, где в силу своего чина играл довольно значительную роль. Николай Петрович родился на юге России, подобно старшему своему брату Павлу, о котором речь впереди, и воспитывался до четырнадцатилетнего возраста дома, окруженный дешевыми гувернерами, развязными, но подобострастными адъютантами и прочими полковыми и штабными личностями. Родительница его, из фамилии Колязиных, в девицах Agathe, а в генеральшах Агафоклея Кузьминишна Кирсанова, принадлежала к числу "матушек-командирш", носила пышные чепцы и шумные шелковые платья, в церкви подходила первая ко кресту, говорила громко и много, допускала детей утром к ручке, на ночь их благословляла, – словом, жила в свое удовольствие. В качестве генеральского сына Николай Петрович – хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки – должен был, подобно брату Павлу, поступить в военную службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю жизнь остался "хроменьким". Отец махнул на него рукой и пустил его по штатской. Он повез его в Петербург, как только ему минул восемнадцатый год, и поместил его в университет. Кстати, брат его о ту пору вышел офицером в гвардейский полк. Молодые люди стали жить вдвоем, на одной квартире, под отдаленным надзором двоюродного дяди с материнской стороны, Ильи Колязина, важного чиновника. Отец их вернулся к своей дивизии и к своей супруге и лишь изредка присылал сыновьям большие четвертушки серой бумаги, испещренные размашистым писарским почерком. На конце этих четвертушек красовались старательно окруженные "выкрутасами" слова: "Пиотр Кирсаноф, генерал-майор". В 1835 году Николай Петрович вышел из университета кандидатом, и в том же году генерал Кирсанов, уволенный в отставку за неудачный смотр, приехал в Петербург с женою на житье. Он нанял было дом у Таврического сада и записался в английский клуб, но внезапно умер от удара. Агафоклея Кузьминишна скоро за ним последовала: она не могла привыкнуть к глухой столичной жизни; тоска отставного существованья ее загрызла. Между тем Николай Петрович успел, еще при жизни родителей и к немалому их огорчению, влюбиться в дочку чиновника Преполовенского, бывшего хозяина его квартиры, миловидную и, как говорится, развитую девицу: она в журналах читала серьезные статьи в отделе "Наук". Он женился на ней, как только минул срок траура, и, покинув министерство уделов, куда по протекции отец его записал, блаженствовал со своею Машей сперва на даче около Лесного института, потом в городе, в маленькой и хорошенькой квартире, с чистою лестницей и холодноватою гостиной, наконец – в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором времени родился сын Аркадий. Супруги жили очень хорошо и тихо: они почти никогда не расставались, читали вместе, играли в четыре руки на фортепьяно, пели дуэты; она сажала цветы и наблюдала за птичьим двором, он изредка ездил на охоту и занимался хозяйством, а Аркадий рос да рос – тоже хорошо и тихо. Десять лет прошло как сон. В 47-м году жена Кирсанова скончалась. Он едва вынес этот удар, поседел в несколько недель; собрался было за границу, чтобы хотя немного рассеяться... но тут настал 48-й год. Он поневоле вернулся в деревню и после довольно продолжительного бездействия занялся хозяйственными преобразованиями. В 55-м году он повез сына в университет; прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда не выходя и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия. На последнюю зиму он приехать не мог, – и вот мы видим его в мае месяце 1859 года, уже совсем седого, пухленького и немного сгорбленного: он ждет сына, получившего, как некогда он сам, звание кандидата.
Слуга, из чувства приличия, а может быть, и не желая остаться под барским глазом, зашел под ворота и закурил трубку. Николай Петрович поник головой и начал глядеть на ветхие ступеньки крылечка: крупный пестрый цыпленок степенно расхаживал по ним, крепко стуча своими большими желтыми ногами; запачканная кошка недружелюбно посматривала на него, жеманно прикорнув на перила. Солнце пекло; из полутемных сеней постоялого дворика несло запахом теплого ржаного хлеба. Замечтался наш Николай Петрович. "Сын... кандидат... Аркаша..." – беспрестанно вертелось у него в голове; он пытался думать о чем-нибудь другом, и опять возвращались те же мысли. Вспомнилась ему покойница-жена... "Не дождалась!" – шепнул он уныло... Толстый сизый голубь прилетел на дорогу и поспешно отправился пить в лужицу возле колодца. Николай Петрович стал глядеть на него, а ухо его уже ловило стук приближающихся колес...
– Никак они едут-с, – доложил слуга, вынырнув из-под ворот.
Николай Петрович вскочил и устремил глаза вдоль дороги. Показался тарантас, запряженный тройкой ямских лошадей; в тарантасе мелькнул околыш студентской фуражки, знакомый очерк дорогого лица...
– Аркаша! Аркаша! – закричал Кирсанов, и побежал, и замахал руками... Несколько мгновений спустя его губы уже прильнули к безбородой, запыленной и загорелой щеке молодого кандидата.
– Дай же отряхнуться, папаша, – говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, – я тебя всего запачкаю.
– Ничего, ничего, – твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. – Покажи-ка себя, покажи-ка, – прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: "Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее".
Николай Петрович казался гораздо встревоженнее своего сына; он словно потерялся немного, словно робел. Аркадий остановил его.
– Папаша, – сказал он, – позволь познакомить тебя с моим добрым приятелем, Базаровым, о котором я тебе так часто писал. Он так любезен, что согласился погостить у нас.
Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую тот не сразу ему подал.
– Душевно рад, – начал он, – и благодарен за доброе намерение посетить нас; надеюсь... позвольте узнать ваше имя и отчество?
– Евгений Васильев, – отвечал Базаров ленивым, но мужественным голосом и, отвернув воротник балахона, показал Николаю Петровичу все свое лицо. Длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум.
– Надеюсь, любезнейший Евгений Васильич, что вы не соскучитесь у нас, – продолжал Николай Петрович.
Тонкие губы Базарова чуть тронулись; но он ничего не отвечал и только приподнял фуражку. Его темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа.
– Так как же, Аркадий, – заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, – сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?
– Дома отдохнем, папаша; вели закладывать.
– Сейчас, сейчас, – подхватил отец. – Эй, Петр, слышишь? Распорядись, братец, поживее.
Петр, который в качестве усовершенствованного слуги не подошел к ручке барича, а только издали поклонился ему, снова скрылся под воротами.
– Я здесь с коляской, но и для твоего тарантаса есть тройка, – хлопотливо говорил Николай Петрович, между тем как Аркадий пил воду из железного ковшика, принесенного хозяйкой постоялого двора, а Базаров закурил трубку и подошел к ямщику, отпрягавшему лошадей, – только коляска двухместная, и вот я не знаю, как твой приятель...
– Он в тарантасе поедет, – перебил вполголоса Аркадий. – Ты с ним, пожалуйста, не церемонься. Он чудесный малый, такой простой – ты увидишь.
Кучер Николая Петровича вывел лошадей.
– Ну, поворачивайся, толстобородый! – обратился Базаров к ямщику.
– Слышь, Митюха, – подхватил другой тут же стоявший ямщик с руками, засунутыми в задние прорехи тулупа, – барин-то тебя как прозвал? Толстобородый и есть.
Митюха только шапкой тряхнул и потащил вожжи с потной коренной.
– Живей, живей, ребята, подсобляйте, – воскликнул Николай Петрович, – на водку будет!
В несколько минут лошади были заложены; отец с сыном поместились в коляске; Петр взобрался на козлы; Базаров вскочил в тарантас, уткнулся головой в кожаную подушку – и оба экипажа покатили.
– Так вот как, наконец ты кандидат и домой приехал, – говорил Николай Петрович, потрогивая Аркадия то по плечу, то по колену. – Наконец!
– А что дядя? здоров? – спросил Аркадий, которому, несмотря на искреннюю, почти детскую радость, его наполнявшую, хотелось поскорее перевести разговор с настроения взволнованного на обыденное.
– Здоров. Он хотел было выехать со мной к тебе навстречу, да почему-то раздумал.
– А ты долго меня ждал? – спросил Аркадий.
– Да часов около пяти.
– Добрый папаша!
Аркадий живо повернулся к отцу и звонко поцеловал его в щеку. Николай Петрович тихонько засмеялся.
– Какую я тебе славную лошадь приготовил! – начал он, – ты увидишь. И комната твоя оклеена обоями.
– А для Базарова комната есть?
– Найдется и для него.
– Пожалуйста, папаша, приласкай его. Я не могу тебе выразить, до какой степени я дорожу его дружбой.
– Ты недавно с ним познакомился?
– Недавно.
– То-то прошлою зимой я его не видал. Он чем занимается?
– Главный предмет его – естественные науки. Да он все знает. Он в будущем году хочет держать на доктора.
– А! он по медицинскому факультету, – заметил Николай Петрович и помолчал. – Петр, – прибавил он и протянул руку, – это никак наши мужики едут?
Петр глянул в сторону, куда указывал барин. Несколько телег, запряженных разнузданными лошадьми, шибко катились по узкому проселку. В каждой телеге сидело по одному, много по два мужика в тулупах нараспашку.
– Точно так-с, – промолвил Петр.
– Куда это они едут, в город, что ли?
– Полагать надо, что в город. В кабак, – прибавил он презрительно и слегка наклонился к кучеру, как бы ссылаясь на него. Но тот даже не пошевельнулся: это был человек старого закала, не разделявший новейших воззрений.
– Хлопоты у меня большие с мужиками в нынешнем году, – продолжал Николай Петрович, обращаясь к сыну. – Не платят оброка. Что ты будешь делать?
– А своими наемными работниками ты доволен?
– Да, – процедил сквозь зубы Николай Петрович. – Подбивают их, вот что беда; ну, и настоящего старания все еще нету. Сбрую портят. Пахали, впрочем, ничего. Перемелется – мука будет. Да разве тебя теперь хозяйство занимает?
– Тени нет у вас, вот что горе, – заметил Аркадий, не отвечая на последний вопрос.
– Я с северной стороны над балконом большую маркизу приделал, – промолвил Николай Петрович, – теперь и обедать можно на воздухе.
– Что-то на дачу больно похоже будет... а впрочем, это все пустяки. Какой зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет, как в здешних краях! Да и небо здесь...
Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взгляд назад и умолк.
– Конечно, – заметил Николай Петрович, – ты здесь родился, тебе все должно казаться здесь чем-то особенным...
– Ну, папаша, это все равно, где бы человек ни родился.
– Однако...
– Нет, это совершенно все равно.
Николай Петрович посмотрел сбоку на сына, и коляска проехала с полверсты, прежде чем разговор возобновился между ними.
– Не помню, писал ли я тебе, – начал Николай Петрович, – твоя бывшая нянюшка, Егоровна, скончалась.
– Неужели? Бедная старуха! А Прокофьич жив?
– Жив и нисколько не изменился. Все так же брюзжит. Вообще ты больших перемен в Марьине не найдешь.
– Приказчик у тебя все тот же?
– Вот разве что приказчика я сменил. Я решился не держать больше у себя вольноотпущенных, бывших дворовых, или по крайней мере, не поручать им никаких должностей, где есть ответственность. (Аркадий указал глазами на Петра.) Il est libre, en effet, {Он в самом деле вольный (франц.).} – заметил вполголоса Николай Петрович, – но ведь он – камердинер. Теперь у меня приказчик из мещан: кажется, дельный малый. Я ему назначил двести пятьдесят рублей в год. Впрочем, – прибавил Николай Петрович, потирая лоб и брови рукою, что у него всегда служило признаком внутреннего смущения, – я тебе сейчас сказал, что ты не найдешь перемен в Марьине... Это не совсем справедливо. Я считаю своим долгом предварить тебя, хотя...
Он запнулся на мгновенье и продолжал уже по-французски.
– Строгий моралист найдет мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых, тебе известно, у меня всегда были особенные принципы насчет отношений отца к сыну. Впрочем, ты, конечно, будешь вправе осудить меня. В мои лета... Словом, эта... эта девушка, про которую ты, вероятно, уже слышал...
– Фенечка? – развязно спросил Аркадий.
Николай Петрович покраснел.
– Не называй ее, пожалуйста, громко... Ну, да... она теперь живет у меня. Я ее поместил в доме... там были две небольшие комнатки. Впрочем, это все можно переменить.
– Помилуй, папаша, зачем?
– Твой приятель у нас гостить будет... неловко...
– Насчет Базарова ты, пожалуйста, не беспокойся. Он выше всего этого.
– Ну, ты, наконец, – проговорил Николай Петрович. – Флигелек-то плох – вот беда.
– Помилуй, папаша, – подхватил Аркадий, – ты как будто извиняешься; как тебе не совестно.
– Конечно, мне должно быть совестно, – отвечал Николай Петрович, все более и более краснея.
– Полно, папаша, полно, сделай одолжение! – Аркадий ласково улыбнулся. "В чем извиняется!" – подумал он про себя, и чувство снисходительной нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с ощущением какого-то тайного превосходства, наполнило его душу. – Перестань, пожалуйста, – повторил он еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы.
Николай Петрович глянул на него из-под пальцев руки, которою он продолжал тереть себе лоб, и что-то кольнуло его в сердце... Но он тут же обвинил себя.
– Вот это уж наши поля пошли, – проговорил он после долгого молчания.
– А это впереди, кажется, наш лес? – спросил Аркадий.
– Да, наш. Только я его продал. В нынешнем году его сводить будут.
– Зачем ты его продал?
– Деньги были нужны; притом же эта земля отходит к мужикам.
– Которые тебе оброка не платят?
– Это уж их дело, а впрочем, будут же они когда-нибудь платить.
– Жаль леса, – заметил Аркадий и стал глядеть кругом.
Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными. Поля, все поля, тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса, и, усеянные редким и низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их собственное изображение на старинных планах екатерининского времени. Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, и покривившиеся молотильные сарайчики с плетенными из хвороста стенами и зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами. Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам. Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей – и, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами... "Нет, – подумал Аркадий, – небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы... но как их исполнить, как приступить?.."
Так размышлял Аркадий... а пока он размышлял, весна брала свое. Все кругом золотисто зеленело, все широко и мягко волновалось и лоснилось под тихим дыханием теплого ветерка, все – деревья, кусты и травы; повсюду нескончаемыми звонкими струйками заливались жаворонки; чибисы то кричали, виясь над низменными лугами, то молча перебегали по кочкам; красиво чернея в нежной зелени еще низких яровых хлебов, гуляли грачи; они пропадали во ржи, уже слегка побелевшей, лишь изредка выказывались их головы в дымчатых ее волнах. Аркадий глядел, глядел, и, понемногу ослабевая, исчезали его размышления... Он сбросил с себя шинель и так весело, таким молоденьким мальчиком посмотрел на отца, что тот опять его обнял.
– Теперь уж недалеко, – заметил Николай Петрович, – вот стоит только на эту горку подняться, и дом будет виден. Мы заживем с тобой на славу, Аркаша; ты мне помогать будешь по хозяйству, если только это тебе не наскучит. Нам надобно теперь тесно сойтись друг с другом, узнать друг друга хорошенько, не правда ли?
– Конечно, – промолвил Аркадий, – но что за чудный день сегодня!
– Для твоего приезда, душа моя. Да, весна в полном блеске. А впрочем, я согласен с Пушкиным – помнишь, в Евгении Онегине:
Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна, пора любви!
Какое...
– Аркадий! – раздался из тарантаса голос Базарова, – пришли мне спичку, нечем трубку раскурить.
Николай Петрович умолк, а Аркадий, который начал было слушать его не без некоторого изумления, но и не без сочувствия, поспешил достать из кармана серебряную коробочку со спичками и послал ее Базарову с Петром.
– Хочешь сигарку? – закричал опять Базаров.
– Давай, – отвечал Аркадий.
Петр вернулся к коляске и вручил ему вместе с коробочкой толстую черную сигарку, которую Аркадий немедленно закурил, распространяя вокруг себя такой крепкий и кислый запах заматерелого табаку, что Николай Петрович, отроду не куривший, поневоле, хотя незаметно, чтобы не обидеть сына, отворачивал нос.
Четверть часа спустя оба экипажа остановились перед крыльцом нового деревянного дома, выкрашенного серою краской и покрытого железною красною крышей. Это и было Марьино, Новая слободка тож, или, по крестьянскому наименованью, Бобылий хутор.
Толпа дворовых не высыпала на крыльцо встречать господ; показалась всего одна девочка лет двенадцати, а вслед за ней вышел из дому молодой парень, очень похожий на Петра, одетый в серую ливрейную куртку с белыми гербовыми пуговицами, слуга Павла Петровича Кирсанова. Он молча отворил дверцу коляски и отстегнул фартук тарантаса. Николай Петрович с сыном и с Базаровым отправились через темную и почти пустую залу, из-за двери которой мелькнуло молодое женское лицо, в гостиную, убранную уже в новейшем вкусе.
– Вот мы и дома, – промолвил Николай Петрович, снимая картуз и встряхивая волосами. – Главное, надо теперь поужинать и отдохнуть.
– Поесть действительно не худо, – заметил, потягиваясь, Базаров и опустился на диван.
– Да, да, ужинать давайте, ужинать поскорее. – Николай Петрович без всякой видимой причины потопал ногами. – Вот кстати и Прокофьич.
Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил руки за спину.
– Вот он, Прокофьич, – начал Николай Петрович, – приехал к нам наконец... Что? как ты его находишь?
– В лучшем виде-с, – проговорил старик и осклабился опять, но тотчас же нахмурил свои густые брови. – На стол накрывать прикажете? – проговорил он внушительно.
– Да, да, пожалуйста. Но не пройдете ли вы сперва в вашу комнату, Евгений Васильич?
– Нет, благодарствуйте, незачем. Прикажите только чемоданишко мой туда стащить да вот эту одёженку, – прибавил он, снимая с себя свой балахон.
– Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую "одёженку" и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдешь к себе на минутку?
– Да, надо почиститься, – отвечал Аркадий и направился было к дверям, но в это мгновение вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки, Павел Петрович Кирсанов. На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза. Весь облик Аркадиева дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большею частью исчезает после двадцатых годов.
Павел Петрович вынул из кармана панталон свою красивую руку с длинными розовыми ногтями, – руку, казавшуюся еще красивей от снежной белизны рукавчика, застегнутого одиноким крупным опалом, и подал ее племяннику. Совершив предварительно европейское "shake hands" {рукопожатие (англ.).}, он три раза, по-русски, поцеловался с ним, то есть три раза прикоснулся своими душистыми усами до его щек, и проговорил: "Добро пожаловать".
Николай Петрович представил его Базарову: Павел Петрович слегка наклонил свой гибкий стан и слегка улыбнулся, но руки не подал и даже положил ее обратно в карман.
– Я уже думал, что вы не приедете сегодня, – заговорил он приятным голосом, любезно покачиваясь, подергивая плечами и показывая прекрасные белые зубы. – Разве что на дороге случилось?
– Ничего не случилось, – отвечал Аркадий, – так, замешкались немного. Зато мы теперь голодны, как волки. Поторопи Прокофьича, папаша, а я сейчас вернусь.
– Постой, я с тобой пойду, – воскликнул Базаров, внезапно порываясь с дивана. Оба молодые человека вышли.
– Кто сей? – спросил Павел Петрович.
– Приятель Аркаши, очень, по его словам, умный человек.
– Он у нас гостить будет?
– Да.
– Этот волосатый?
– Ну да.
Павел Петрович постучал ногтями по столу.
– Я нахожу, что Аркадий s"est degourdi {стал развязнее (франц.).}, – заметил он. – Я рад его возвращению.
За ужином разговаривали мало. Особенно Базаров почти ничего не говорил, но ел много. Николай Петрович рассказывал разные случаи из своей, как он выражался фермерской жизни, толковал о предстоящих правительственных мерах, о комитетах, о депутатах, о необходимости заводить машины и т.д. Павел Петрович медленно похаживал взад и вперед по столовой (он никогда не ужинал), изредка отхлебывая из рюмки, наполненной красным вином, и еще реже произнося какое-нибудь замечание или скорее восклицание, вроде "а! эге! гм!". Аркадий сообщил несколько петербургских новостей, но он ощущал небольшую неловкость, ту неловкость, которая обыкновенно овладевает молодым человеком, когда он только что перестал быть ребенком и возвратился в место, где привыкли видеть и считать его ребенком. Он без нужды растягивал свою речь, избегал слова "папаша" и даже раз заменил его словом "отец", произнесенным, правда, сквозь зубы; с излишнею развязностью налил себе в стакан гораздо больше вина, чем самому хотелось, и выпил все вино. Прокофьич не спускал с него глаз и только губами пожевывал. После ужина все тотчас разошлись.
– А чудаковат у тебя дядя, – говорил Аркадию Базаров, сидя в халате возле его постели и насасывая короткую трубочку. – Щегольство какое в деревне, подумаешь! Ногти-то, ногти, хоть на выставку посылай!
– Да ведь ты не знаешь, – ответил Аркадий, – ведь он львом был в свое время. Я когда-нибудь расскажу тебе его историю. Ведь он красавцем был, голову кружил женщинам.
– Да, вот что! По старой, значит, памяти. Пленять-то здесь, жаль, некого. Я все смотрел: этакие у него удивительные воротнички, точно каменные, и подбородок так аккуратно выбрит. Аркадий Николаич, ведь это смешно?
– Пожалуй; только он, право, хороший человек.
– Архаическое явление! А отец у тебя славный малый. Стихи он напрасно читает и в хозяйстве вряд ли смыслит, но он добряк.
– Отец у меня золотой человек.
– Заметил ли ты, что он робеет?
Аркадий качнул головою, как будто он сам не робел.
– Удивительное дело, – продолжал Базаров, – эти старенькие романтики! Разовьют в себе нервную систему до раздражения... ну, равновесие и нарушено. Однако прощай! В моей комнате английский рукомойник, а дверь не запирается. Все-таки это поощрять надо – английские рукомойники, то есть прогресс!
Базаров ушел, а Аркадием овладело радостное чувство. Сладко засыпать в родимом доме, на знакомой постеле, под одеялом, над которым трудились любимые руки, быть может руки нянюшки, те ласковые, добрые и неутомимые руки. Аркадий вспомнил Егоровну, и вздохнул, и пожелал ей царствия небесного... О себе он не молился.
И он и Базаров заснули скоро, но другие лица в доме долго еще не спали. Возвращение сына взволновало Николая Петровича. Он лег в постель, но не загасил свечки и, подперши рукою голову, думал долгие думы. Брат его сидел далеко за полночь в своем кабинете, на широком гамбсовом кресле, перед камином, в котором слабо тлел каменный уголь. Павел Петрович не разделся, только китайские красные туфли без задков сменили на его ногах лаковые полусапожки. Он держал в руках последний нумер Galignani, но он не читал; он глядел пристально в камин, где, то замирая, то вспыхивая, вздрагивало голубоватое пламя... Бог знает, где бродили его мысли, но не в одном только прошедшем бродили они: выражение его лица было сосредоточенно и угрюмо, чего не бывает, когда человек занят одними воспоминаниями. А в маленькой задней комнатке, на большом сундуке, сидела, в голубой душегрейке и с наброшенным белым платком на темных волосах, молодая женщина, Фенечка, и то прислушивалась, то дремала, то посматривала на растворенную дверь, из-за которой виднелась детская кроватка и слышалось ровное дыхание спящего ребенка.
На другое утро Базаров раньше всех проснулся и вышел из дома. "Эге! – подумал он, посмотрев кругом, – местечко-то неказисто". Когда Николай Петрович размежевался с своими крестьянами, ему пришлось отвести под новую усадьбу десятины четыре совершенно ровного и голого поля. Он построил дом, службы и ферму, разбил сад, выкопал пруд и два колодца; но молодые деревца плохо принимались, в пруде воды набралось очень мало, и колодцы оказались солонковатого вкуса. Одна только беседка из сирени и акаций порядочно разрослась; в ней иногда пили чай и обедали. Базаров в несколько минут обегал все дорожки сада, зашел на скотный двор, на конюшню, отыскал двух дворовых мальчишек, с которыми тотчас свел знакомство, и отправился с ними в небольшое болотце, с версту от усадьбы, за лягушками.
– На что тебе лягушки, барин? – спросил его один из мальчиков.
– А вот на что, – отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, – я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
– Да на что тебе это?
– А чтобы не ошибиться, если ты занеможешь и мне тебя лечить придется.
– Разве ты дохтур?
– Да.
– Васька, слышь, барин говорит, что мы с тобой те же лягушки. Чудно!
– Я их боюсь, лягушек-то, – заметил Васька, мальчик лет семи, с белою, как лен, головою, в сером казакине с стоячим воротником и босой.
– Чего бояться? разве они кусаются?
– Ну, полезайте в воду, философы, – промолвил Базаров.
Между тем Николай Петрович тоже проснулся и отправился к Аркадию, которого застал одетым. Отец и сын вышли на террасу, под навес маркизы; возле перил, на столе, между большими букетами сирени, уже кипел самовар. Явилась девочка, та самая, которая накануне первая встретила приезжих на крыльце, и тонким голосом проговорила:
– Федосья Николаевна не совсем здоровы, прийти не могут; приказали вас спросить, вам самим угодно разлить чай или прислать Дуняшу?
– Я сам разолью, сам, – поспешно подхватил Николай Петрович. – Ты, Аркадий, с чем пьешь чай, со сливками или с лимоном?
– Со сливками, – отвечал Аркадий и, помолчав немного, вопросительно произнес: – Папаша?
Николай Петрович с замешательством посмотрел на сына.
– Что? – промолвил он.
Аркадий опустил глаза.
– Извини, папаша, если мой вопрос тебе покажется неуместным, – начал он, – но ты сам, вчерашнею своею откровенностью, меня вызываешь на откровенность... ты не рассердишься?..
– Говори.
– Ты мне даешь смелость спросить тебя... Не оттого ли Фен... не оттого ли она не приходит сюда чай разливать, что я здесь?
Николай Петрович слегка отвернулся.
– Может быть, – проговорил он наконец, – она предполагает... она стыдится...
Аркадий быстро вскинул глазами на отца.
– Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых – захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который, как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
Голос Аркадия дрожал сначала: он чувствовал себя великодушным, однако в то же время понимал, что читает нечто вроде наставления своему отцу; но звук собственных речей сильно действует на человека, и Аркадий произнес последние слова твердо, даже с эффектом.
– Спасибо, Аркаша, – глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. – Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта девушка не стоила... Это не легкомысленная прихоть. Мне неловко говорить с тобой об этом; но ты понимаешь, что ей трудно было прийти сюда при тебе, особенно в первый день твоего приезда.
– В таком случае я сам пойду к ней, – воскликнул Аркадий с новым приливом великодушных чувств и вскочил со стула. – Я ей растолкую, что ей нечего меня стыдиться.
Николай Петрович тоже встал.
– Аркадий, – начал он, – сделай одолжение... как же можно... там... Я тебя не предварил...
Но Аркадий уже не слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович посмотрел ему вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось... Представилась ли ему в это мгновение неизбежная странность будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он, что едва ли не большее бы уважение оказал ему Аркадий, если б он вовсе не касался этого дела, упрекал ли он самого себя в слабости – сказать трудно; все эти чувства были в нем, но в виде ощущений – и то неясных; а с лица не сходила краска, и сердце билось.
Послышались торопливые шаги, и Аркадий вошел на террасу.
– Мы познакомились, отец! – воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. – Федосья Николаевна точно сегодня не совсем здорова и придет попозже. Но как же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
Николай Петрович хотел что-то вымолвить, хотел подняться и раскрыть объятия... Аркадий бросился ему на шею.
– Что это? опять обнимаетесь? – раздался сзади их голос Павла Петровича.
Отец и сын одинаково обрадовались появлению его в эту минуту; бывают положения трогательные, из которых все-таки хочется поскорее выйти.
– Чему ж ты удивляешься? – весело заговорил Николай Петрович. – В кои-то веки дождался я Аркаши... Я со вчерашнего дня и насмотреться на него не успел.
– Я вовсе не удивляюсь, – заметил Павел Петрович, – я даже сам не прочь с ним обняться.
Аркадий подошел к дяде и снова почувствовал на щеках своих прикосновение его душистых усов. Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички рубашки, правда не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упиралась в выбритый подбородок.
– Где же новый твой приятель? – спросил он Аркадия.
– Его дома нет; он обыкновенно встает рано и отправляется куда-нибудь. Главное, не надо обращать на него внимания: он церемоний не любит.
– Да, это заметно. – Павел Петрович начал, не торопясь, намазывать масло на хлеб. – Долго он у нас прогостит?
– Как придется. Он заехал сюда по дороге к отцу.
– А отец его где живет?
– В нашей же губернии, верст восемьдесят отсюда. У него там небольшое именьице. Он был прежде полковым доктором.
– Тэ-тэ-тэ-тэ... То-то я все себя спрашивал: где слышал я эту фамилию: Базаров?.. Николай, помнится, в батюшкиной дивизии был лекарь Базаров?
– Кажется, был.
– Точно, точно. Так этот лекарь его отец. Гм! – Павел Петрович повел усами. – Ну, а сам господин Базаров, собственно, что такое? – спросил он с расстановкой.
– Что такое Базаров? – Аркадий усмехнулся. – Хотите, дядюшка, я вам скажу, что он собственно такое?
– Сделай одолжение, племянничек.
– Он нигилист.
– Как? – спросил Николай Петрович, а Павел Петрович поднял на воздух нож с куском масла на конце лезвия и остался неподвижен.
– Он нигилист, – повторил Аркадий.
– Нигилист, – проговорил Николай Петрович. – Это от латинского nihil, ничего, сколько я могу судить; стало быть, это слово означает человека, который... который ничего не признает?
– Скажи: который ничего не уважает, – подхватил Павел Петрович и снова принялся за масло.
– Который ко всему относится с критической точки зрения, – заметил Аркадий.
– А это не все равно? – спросил Павел Петрович.
– Нет, не все равно. Нигилист – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип.
– И что ж, это хорошо? – перебил Павел Петрович.
– Смотря как кому, дядюшка. Иному от этого хорошо, а иному очень дурно.
– Вот как. Ну, это, я вижу, не по нашей части. Мы, люди старого века, мы полагаем, что без принсипов (Павел Петрович выговаривал это слово мягко, на французский манер, Аркадий, напротив, произносил "прынцип", налегая на первый слог), без принсипов, принятых, как ты говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя. Vous avez change tout cela {Вы все это изменили (франц.).}, дай вам Бог здоровья и генеральский чин, а мы только любоваться вами будем, господа... как бишь?
– Нигилисты, – отчетливо проговорил Аркадий.
– Да. Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь позвони-ка, пожалуйста, брат, Николай Петрович, мне пора пить мой какао.
Николай Петрович позвонил и закричал: "Дуняша!" Но вместо Дуняши на террасу вышла сама Фенечка. Это была молодая женщина лет двадцати трех, вся беленькая и мягкая, с темными волосами и глазами, с красными, детски пухлявыми губками и нежными ручками. На ней было опрятное ситцевое платье; голубая новая косынка легко лежала на ее круглых плечах. Она несла большую чашку какао и, поставив ее перед Павлом Петровичем, вся застыдилась: горячая кровь разлилась алою волной под тонкою кожицей ее миловидного лица. Она опустила глаза и остановилась у стола, слегка опираясь на самые кончики пальцев. Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то же время она как будто чувствовала, что имела право прийти.
Павел Петрович строго нахмурил брови, а Николай Петрович смутился.
– Здравствуй, Фенечка, – проговорил он сквозь зубы.
– Здравствуйте-с, – ответила она негромким, но звучным голосом и, глянув искоса на Аркадия, который дружелюбно ей улыбался, тихонько вышла. Она ходила немножко вразвалку, но и это к ней пристало.
На террасе в течение нескольких мгновений господствовало молчание. Павел Петрович похлебывал свой какао и вдруг поднял голову.
– Вот и господин нигилист к нам жалует, – промолвил он вполголоса.
Действительно, по саду, шагая через клумбы, шел Базаров. Его полотняное пальто и панталоны были запачканы в грязи; цепкое болотное растение обвивало тулью его старой круглой шляпы; в правой руке он держал небольшой мешок; в мешке шевелилось что-то живое. Он быстро приблизился к террасе и, качнув головою, промолвил:
– Здравствуйте, господа; извините, что опоздал к чаю, сейчас вернусь; надо вот этих пленниц к месту пристроить.
– Что это у вас, пиявки? – спросил Павел Петрович.
– Нет, лягушки.
– Вы их едите или разводите?
– Для опытов, – равнодушно проговорил Базаров и ушел в дом.
– Это он их резать станет, – заметил Павел Петрович, – в принсипы не верит, а в лягушек верит.
Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома "либоширничает" и от рук отбился. "Такой уж он Езоп, – сказал он между прочим, – всюду протестовал себя дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет".
20 мая 1859 года Николай Петрович Кирсанов на постоялом дворе встречает своего сына Аркадия, который должен приехать к нему в гости. Николай Петрович - сын боевого генерала 1812 года. Как и его старший брат, Павел, он сначала воспитывался дома, а затем должен был поступить на военную службу, но сломал ногу, два месяца пролежал в постели и на всю жизнь остался хромым. Он учился в Петербурге в университете, влюбился в дочь чиновника, хозяина его бывшей квартиры. Женившись на дочери хозяина, он затем уехал сначала на дачу, потом в город, далее в деревню. Супруги жили в любви и согласии в течение десяти лет. У них родился сын Аркадий. Потом жена Николая Петровича скончалась. Когда Аркадий вырос, отец отправил его в Петербург, а теперь ждал его приезда.
Аркадий приехал не один, а с товарищем - Евгением Васильевичем Базаровым, с которым он познакомился совсем недавно в Петербурге. За ужином появляется брат Николая Петровича - Павел Петрович Кирсанов, которому Базаров не понравился. Базаров же в разговоре с Аркадием называет его дядю чудаком из-за того, что он одевается в деревне как щеголь.
На следующее утро Евгений просыпается раньше остальных, а дворовые мальчишки ловят для него лягушек, которых он будет резать и изучать на них анатомию. Николай Петрович рассказывает сыну о Фенечке, после чего тот идет знакомиться с ней и со своим маленьким братом. На вопрос Павла Петровича о том, кем является Базаров, Аркадий отвечает - "нигилист", то есть человек, который не принимает ни один принцип на веру. На что Павел Петрович возражает, что "без принципов жить нельзя". Разговор, который состоялся за обедом, обнаружил разницу во взглядах героев на многие вопросы, после чего Аркадий замечает своему другу, что тот очень резко обращается с его дядей, который, по его мнению, достоин больше сожаления, чем насмешки.
В доказательство своих слов он рассказывает историю жизни Павла Петровича, который воспитывался сначала дома, затем в пажеском корпусе, был очень красивым и уверенным в себе, пользовался успехом у женщин. На двадцать восьмом году жизни он был капитаном, и впереди его ждала блестящая карьера. Но вдруг он познакомился с княгиней Р., и сразу же все изменилось: он влюбился в нее. Она же была для него загадкой, поэтому он подарил ей кольцо с вырезанным на нем сфинксом, подразумевая тем самым, что сфинксом является она. Но вскоре он надоел княгине, она прогнала его, а Павел Петрович вышел в отставку, бросил карьеру и всюду преследовал возлюбленную, так как к прежней жизни он не мог возвратиться, хотя прекрасно понимал, что все отношения между ними уже закончены. Через десять лет в одном из клубов он узнает о смерти княгини Р., а спустя некоторое время получает ее предсмертное письмо, в котором было подаренное им когда-то кольцо. Затем Павел Петрович стал жить с Николаем Петровичем в деревне, у которого к тому времени уже умерла жена, оставив ему Аркадия.
Но на Базарова эта история не произвела ровным счетом никакого впечатления, потому что он отрицает и такое чувство, как любовь.
Далее рассказывается об истории знакомства Николая Петровича с Фенечкой, которую он встретил впервые три года назад, когда ночевал на одном постоялом дворе в уездном городе. Он остался очень доволен чисто убранной комнатой и познакомился с хозяйкой, у которой была дочь Фенечка. Вскоре он выписал хозяйку к себе в экономки. Вскоре мать умерла, и дочь осталась вести хозяйство. "Девушка была так молода, так одинока; Николай Петрович был сам такой добрый и скромный... Остальное и досказывать нечего".
Гуляя по саду, Базаров знакомится с Фенечкой, помогает ее ребенку, у которого режутся зубки. Аркадий считает, что отец должен жениться на ней. Из разговора друзей становится известно, что Евгений отрицает и красоту природы, и искусство, в частности, музыку. Например, услышав игру Николая Петровича на виолончели, он смеется, потому что считает это занятие недостойным почтенного отца семейства.
Через несколько дней Павел Петрович всей душой возненавидел Базарова, а за вечерним чаем между ними разгорелся спор, возникший из-за того, что Евгений Петрович пренебрежительно отозвался об аристократах. Николай Петрович чувствует, что, несмотря на все старания, он отстает от времени, и с сыном его разделяет целая пропасть. Он старается понять Аркадия, его точку зрения, но недоумевает, для чего надо отрицать поэзию, искусство и любовь к природе. Но в то же время он припоминает, как поссорился со своей матерью, когда был еще молодым, упрекал её в том, что они принадлежат к разным поколениям.
Через несколько дней Базаров решает съездить навестить своих родителей. Но сначала они отправляются в город к родственнику Кирсанова - Матвею Ильичу Калязину, который приглашает их на бал к губернатору. Возвращаясь домой, они встречают Ситникова, который, по его собственному мнению, считает себя "учеником" Базарова. Он приглашает их в гости к Евдокии Кукшиной, которая считает себя эмансипированной женщиной.
На балу у губернатора они знакомятся с Анной Сергеевной Одинцовой. Она была дочерью Сергея Николаевича Локтева, который проигрался, в результате чего был вынужден поселиться в деревне. Через некоторое время он умер. Затем Анна Сергеевна вышла замуж за Одинцова, который оставил ей все свое состояние. Базаров в ее присутствии чувствует себя неуверенно и, к своему удивлению обнаруживает, что немного даже боится этой женщины. Она приглашает их в свое имение Никольское, куда приятели и отправляются через несколько дней. Там они знакомятся с ее младшей сестрой Катей. Базаров с Одинцовой проводят много времени вместе. Но в один из дней появляется дворовый человек от родителей Евгения, сообщая, что они ждут сына в гости. Перед отъездом Базаров признается Анне Сергеевне в любви. Ей приятно это слышать, но в то же время она считает, что спокойствие превыше всего.
На следующий день Евгений с Аркадием уезжают. Происходит знакомство с родителями Базарова. Те очень радуются приезду сына. Отец, штаб-лекарь в отставке, спрашивает Аркадия, как он находит Евгения. Тот отвечает, что Базаров - самый замечательный человек, какой только встречался в его жизни. Он уверен, что его друг прославит свою фамилию, добившись в жизни успеха. Они с Базаровым много беседуют о жизни, об отношении к народу, и постепенно все отчетливей видна разница между ними.
В доме родителей Евгений скучает и вскоре собирается уехать, чем очень огорчает их. По дороге они заезжают к Одинцовой, встречая там довольно прохладный прием, поэтому через несколько часов покидают ее имение. У Николая Петровича хозяйственные дела не ладятся. Сын считает, что должен помогать отцу. Базаров в это время занимается опытами над лягушками. Аркадий один отправляется в имение Анны Сергеевны, встречает в саду Катю. Ему очень рады.
В то же время в Марьино Николай Петрович весьма часто общается с Базаровым, интересуется его опытами и спрашивает его советов по интересующим его вопросам. Евгений беседует с Фенечкой и целует ее. В это время появляется Павел Петрович, который все видел. Он вызывает Базарова на дуэль, которая состоялась на следующее утро. В результате Евгений ранил Кирсанова в ногу. Николаю Петровичу они объясняют, что поспорили из-за политики. Базаров как врач оказывает помощь Павлу Петровичу, а затем, после приезда доктора из города, уезжает.
Аркадий проводит все свое время с Катей, которая замечает, что влияние Базарова на него постепенно ослабевает. Она считает этот факт положительной переменой, так как Евгений, по ее мнению, является для них чужим. Симпатия Аркадия к Кате все больше растет, и он делает ей предложение.
А Базаров вновь едет к родителям, которые уже не надеялись на его скорое возвращение. Евгений помогает отцу лечить крестьян. Однажды во время вскрытия тела мужика, умершего от тифа, он поранил палец и заразился. Прижигание "адским камнем" не приносит никакой пользы, и ему становится все хуже. Просит послать нарочного к Одинцовой с известием о том, что он при смерти. Анна Сергеевна привозит с собой доктора, который также подтверждает, что нет никакой надежды на выздоровление. Базаров умирает.
Через шесть месяцев в Марьино состоялись сразу две свадьбы - Аркадия с Катей и Николая Петровича с Фенечкой. Павел Петрович уезжает сначала в Москву, а затем за границу. Позже Анна Сергеевна выходит замуж, "по убеждению", за одного из будущих русских деятелей. Николай Петрович впоследствии становится мировым посредником, а Аркадий - рачительным хозяином, и их поместье, наконец, начинает приносить доход. У них с Катей рождается сын. Павел Петрович теперь живет в Дрездене, где его все считают совершенным джентльменом. Кукшина переезжает в Гейдельберг и изучает там уже не естественные науки, а архитектуру. Ситников живет в Петербурге, уверяя всех, что продолжает дело Базарова.
На могиле Базарова растут две елочки. Сюда часто приходят его родители и, став на колени возле могилы сына, долго плачут и молятся.
Краткое содержание романа "Отцы и дети" И.С. Тургенева для тех, кто сдает по русскому языку и литературе.
20 мая 1859 года на постоялом дворе барин лет сорока с небольшим, Николай Петрович Кирсанов, ждет своего сына Аркадия, который едет к нему в гости. Николай Петрович был сыном боевого генерала 1812 года. Подобно старшему брату Павлу, воспитывался дома, затем должен был поступить на военную службу, но в тот день, когда прислали известие, в какую часть его определили, сломал ногу, два месяца пролежал в постели и на всю жизнь остался «хроменьким». Николай Петрович обучался в университете в Петербурге, еще при жизни родителей, к немалому их огорчению, влюбился в дочку чиновника, хозяина его бывшей квартиры. Женился на ней, как только истек срок траура по родителям, и уехал вместе со своею Машей вначале на дачу около Лесного института, потом жил с ней в городе, потом переехал в деревню, где у них родился сын Аркадий. Супруги жили в любви и согласии, десять лет прошло «как сон», затем жена Кирсанова скончалась, он с трудом перенес этот удар, и только хозяйственные заботы и необходимость заниматься сыном спасли его. Он увез сына в университет в Петербург, прожил с ним там три зимы, старался заводить дружбу с молодыми товарищами сына, но в последнюю зиму приехать не смог и лишь в мае ждет сына к себе в гости на крыльце постоялого двора.
Аркадий приезжает не один, а с товарищем - Евгением Васильевичем . Портрет : «Длинное и худое лицо с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висящими бакенбардами песочного цвету, оно оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум». Аркадий познакомился с недавно, так как отец, еще в прошлую зиму навещавший сына в Петербурге, не знал его. Отец делится с сыном хозяйственными проблемами, рассказывает, что скончалась его нянюшка Егоровна, а затем приступает к самому щекотливому вопросу: дело в том, что теперь в его доме живет молодая женщина Фенечка, и Николай Петрович не знает, как сын отнесется к этому известию. «Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными. Поля, все поля тянулись до самого небосклона, то вздымаясь, то опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса и, усеянные редким и низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их собственное изображение на старинных планах екатерининского времени... Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках, как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам... «Нет, - подумал Аркадий, - не богатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием, нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы. Но как их исполнить; как приступить?..»
Пока они едут в усадьбу Кирсановых, Николай Петрович, сидя вместе с сыном в повозке, пытается читать стихи Пушкина о весне, но это не вызывает одобрения , который обрывает Николая Петровича на полуслове. По приезде в усадьбу Кирсанов предлагает сразу же поужинать. Появляется брат Николая Петровича - Павел Петрович Кирсанов, англоман, одетый в темный английский сьют, галстук и лаковые полусапожки. «На вид ему было лет сорок пять; его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, как новое серебро; лицо его желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким легким резцом, являло следы красоты замечательной; особенно хороши были светлые продолговатые черные глаза; весь облик Аркадиевого дяди, изящный и породистый, сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большей частью исчезает после 20 т х годов». Павел Петрович пожимает руку племяннику, просто кивает. Молодые люди выходят из комнаты, и Павел Петрович сразу же выражает свое отрицательное отношение к тому, что в доме будет гостить «этот волосатый». За ужином Базаров практически ничего не говорит, но ест много. Николай Петрович рассказывает разные случаи из своей жизни в деревне, Аркадий сообщает несколько петербургских новостей. После ужина все расходятся. Аркадию Базаров говорит, что дядя у него чудак, поскольку ходит таким щеголем в деревне. Впрочем, об отце Кирсанова Базаров отзывается с похвалой, хотя и отмечает: «Стихи он напрасно читает и в хозяйстве вряд ли смыслит, но он добряк».
На другое утро Базаров просыпается раньше всех, выходит из дома и тут же заставляет дворовых мальчишек ловить ему лягушек, которых он собирается резать, изучая на них анатомию. Базаров владеет особенным умением возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя обходится с ними достаточно небрежно и не потакает им. Николай Петрович разговаривает с сыном о Фенечке, сын несколько озадачен, что она не вышла к утреннему чаю и боится, не стеснил ли он ее. Не желая, чтобы молодая женщина стыдилась его, идет к ней знакомиться и обнаруживает, что у него есть маленький брат, относится к этому известию с восторгом. Когда Павел Петрович спрашивает племянника о том, что такое Базаров, Аркадий отвечает одним словом - «нигилист». Поясняя это понятие, Аркадий говорит, что нигилист - это человек, который «не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип». Павел Петрович возражает, что «без принципов жить нельзя» и что «без принципов можно существовать только в безвоздушном пространстве». Появляется Фенечка. «Это была молодая женщина лет двадцати трех, вся беленькая и мягкая, с темными волосами и глазами, красными и детски пухлявыми губками и нежными ручками». Затем появляется Базаров с мешком лягушек. На вопрос Павла Петровича, что он собирается делать с лягушками - есть или разводить, Базаров равнодушно отвечает, что они необходимы ему для опытов. За столом Павел Петрович, узнав, что Базаров увлекается естественными науками, спрашивает, не по стопам ли «германцев» следует Базаров, так как они «последнее время сильно в этом преуспели». Базаров соглашается, что «немцы в этом наши учители». На вопрос Павла Петровича, почему он столь высокого мнения о немцах, Базаров отвечает, что «тамошние ученые дельный народ». Павел Петрович выдвигает предположение, что «о русских ученых вы не столь лестного понятия», и Базаров говорит, что «пожалуй, так». На вопрос, правда ли то, что он не признает авторитетов, Базаров отвечает: «Да зачем же я стану их признавать? И чему я буду верить? Мне скажут дело, я соглашусь, вот и все». Павел Петрович рассуждает о немцах, о том, что «прежние были еще туда-сюда» упоминает Шиллера, Гете, «а теперь все пошли какие-то химики да материалисты». Базаров на это отвечает, что «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта», на удивленный возглас Павла Петровича: «Вы, стало быть, искусства не признаете?» - отвечает: «Искусство наживать деньги, или нет больше геморроя!» Павел Петрович пытается выяснить: «Значит, вы верите в одну науку?» Базаров говорит: «Есть науки, как есть ремесла, звания; а наука вообще не существует вовсе». Когда старшие Кирсановы выходят из комнаты, Аркадий замечает , что тот слишком резко обошелся с его дядей, а на замечание , что тот не намерен баловать уездных аристократов, Аркадий рассказывает приятелю историю своего дяди, уверяя, что тот «скорее сожаления достоин, чем насмешки». Павел Петрович Кирсанов воспитывался сначала дома, потом в пажеском корпусе, с детства был необычайно красив, самоуверен, очень нравился женщинам, жил на квартире вместе с братом, любил его искренне, но братья были не похожи друг на друга совершенно. На двадцать восьмом году жизни он был уже капитаном, и его ожидала блестящая карьера. Неожиданно все переменилось, когда он познакомился с княгиней Р. Это была странная женщина - внезапно уезжала за границу, возвращалась в Россию, слыла за легкомысленную кокетку, танцевала до упаду, хохотала, шутила, по ночам плакала, молилась, не находила нигде покоя, одевалась изысканно. Павел Петрович познакомился с ней на одном из балов и влюбился без памяти. Он привык к победам, но, несмотря на это, был настолько поражен этой женщиной, что совершенно лишился рассудка. Однажды он подарил ей на память кольцо с вырезанным на нем сфинксом и сказал, что сфинкс -это она, поскольку Павел Петрович не может ее разгадать. Вскоре Павел Петрович надоел княгине и «чуть с ума не сошел». Он вышел в отставку, бросил карьеру и бесконечно следовал за княгиней, надоедал ей, она гнала его. Когда Павел Петрович понял, что между ними все кончено, он попытался вернуться к прежней жизни, но уже не смог. О женитьбе он не думал, десять лет прошло «бесцветно, бесплодно и быстро». Однажды Павел Петрович в клубе узнает о смерти княгини, которая скончалась в состоянии, близком к помешательству. Он получил от нее посмертное письмо (пакет), где лежало подаренное им кольцо. Вскоре Павел Петрович и Николай Петрович стали опять жить вместе в деревне, поскольку Николай Петрович овдовел, а Павел Петрович «потерял свои воспоминания». Николаю Петровичу осталось осознание правильно прожитой жизни и сын Аркадий, Павел, «одинокий холостяк, вступал в то смутное, сумеречное время, время сожалений, похожих на надежды, надежд, похожих на сожаления, когда молодость прошла, а старость еще не настала». Базаров в ответ на рассказанную историю говорит, что «человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой человек -не мужчина, не самец... Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции». На возражения Аркадия: «Вспомни его воспитание, время, в которое он жил», Базаров отвечает: «Всякий человек сам воспитать себя должен, - ну хоть я, например... А что касается до времени - отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза. Откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество».
Павел Петрович навещает Фенечку в ее комнате, просит показать ему ребенка. Фенечка необычайно смущается и чувствует себя в обществе Павла Петровича очень неуютно. Появляется Николай Петрович, и Павел Петрович тут же исчезает. Он «вернулся в свой изящный кабинет, оклеенный по стенам красивыми обоями дикого цвета, с развешанным оружием на пестром персидском ковре, с ореховою мебелью, обитой темно-зеленым трипом, с библиотекой renaissance из старого черного дуба, с бронзовыми статуэтками на великолепном письменном столе, с камином».
Николай Петрович познакомился с Фенечкой года три назад, когда ночевал на постоялом дворе в уездном городе. Ему очень понравилась чистая комната, в которой он остановился, и Николай Петрович познакомился с хозяйкой, «русской Женщиной лет пятидесяти». У нее была дочь Фенечка, и Николай Петрович выписал хозяйку к себе в экономки. Однажды она попросила его помочь дочке, которой искра из печки попала в глаз. Николай Петрович лечит Фенечку, его поражают красота девушки, ее невинность, очарование. Вскоре ее мать умерла, и Фенечке было некуда деваться.
Во время прогулки в саду Базаров сам представляется Фенечке, помогает ее ребенку, у которого режутся зубки, чем завоевывает расположение молодой женщины. В разговоре с Аркадием Базаров затрагивает эту тему, и Аркадий с жаром говорит, что считает отца неправым по отношению к Фенечке только в том смысле, что он должен был бы на ней жениться, потому что она его любит и имеет от него ребенка. Базаров замечает Аркадию, что в хозяйстве Николая Петровича «скот плохой и лошади разбитые. Строения тоже подгуляли, и работники смотрят отъявленными ленивцами; а управляющий либо дурак, либо плут... Добрые мужички надуют твоего отца всенепременно. Знаешь поговорку: «Русский мужик бога слопает». На реплику Аркадия, что Павел Петрович прав в том, что Базаров «решительно дурного мнения о русских», Базаров отвечает: «Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения. Важно то, что дважды два - четыре, а остальное все пустяки». Аркадий спрашивает: «И природа пустяки?» Базаров: «И природа пустяки в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». Неожиданно они слышат музыку -кто-то играет на виолончели «Ожидание» Шуберта. Базаров с изумлением спрашивает, кто играет, и, узнав, что Николай Петрович, громко смеется, так как считает недостойным для почтенного человека, отца семейства, играть на виолончели.
Проходит несколько дней, Базаров все гостит у Кирсановых и завоевывает расположение всей дворни. Николай Петрович его немного побаивается, а Павел Петрович возненавидел гостя всеми силами души. Однажды в дружеской беседе Базаров заявляет Аркадию, что его отец «добрый малый», но «человек отставной» и «его песенка спета». Базаров говорит, что на днях видел, как Николай Петрович читал Пушкина. По его мнению, давно пора бросить эту «ерунду» и почитать что-нибудь дельное. Советует Аркадию дать отцу «Материю и силу» Бюхнера по-немецки. Николай Петрович слышит этот разговор и с горечью делится обидой с братом. Павел Петрович негодует, говорит, что ненавидит «этого лекаришку», который, по его мнению, шарлатан и недалеко в физике ушел «со всеми своими лягушками». Николай Петрович возражает, что Базаров умен и знающ, сетует, что сам изо всех сил старается не отстать от «современных требований» - завел ферму, крестьян устроил, а о нем говорят такие вещи. Показывает брату бюхнерову книжку, которую ему подсунул сын, отняв томик Пушкина. «Схватка» между и Павлом Петровичем происходит уже за вечерним чаем. Павел Петрович в ответ на базаровское замечание о соседском помещике «дрянь, аристократишко», вступается за аристократов: «Вспомните английских аристократов. Они не уступают йоты прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее... Без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, - а в аристократе эти чувства развиты, -нет никакого прочного основания общественному благу... общественному зданию». Базаров говорит, что независимо от того, уважает себя Павел Петрович или нет, он сидит сложа руки и не приносит обществу никакой пользы. «Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, подумаешь, сколько иностранных и... бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны!» На вопрос Павла Петровича, во имя чего же они, то есть нигилисты действуют, Базаров говорит: «В силу того, что признаем полезным. В теперешнее время полезнее всего отрицание -мы отрицаем». Услышав, что отрицанию подвергается абсолютно все, Павел Петрович замечает, что «надобно и строить», а не только разрушать. Базаров: «Это уже не наше дело. Сперва нужно место расчистить». Павел Петрович спорит, что русский народ не такой, каким его воображает Базаров, что он патриархальный, не может жить без веры. Базаров соглашается. Павел Петрович восклицает: «Стало быть, вы идете против своего народа?» Базаров: «А хоть бы и так. Народ полагает, что, когда гром гремит, это Илья-пророк в колеснице по небу разъезжает». На обвинение, что он «не русский», Базаров отвечает: «Мой дед землю пахал. Спросите любого же из ваших мужиков, в ком из нас - в вас или во мне - он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете». Павел Петрович: «А вы говорите и презираете его в то же время». Базаров: «Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?» Базаров говорит, что они ничего не проповедуют, что раньше они «говорили, что чиновники наши взятки берут, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда... А потом мы догадались, что болтать... о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству, мы увидали... что так называемые передовые люди и обличители никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и еще черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно от того, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, 6 которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке». Павел Петрович резонно замечает, что ломать не строить. Аркадий вступает в разговор и говорит, что они ломают, потому что они сила, а сила не отдает отчета. Павел Петрович выходит из себя, кричит, что сила есть и в диком калмыке, и монголе, а ему и другим просвещенным людям дорога цивилизация и ее плоды. Он напоминает, что «вас, всего четыре человека с половиною, а тех -миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, они раздавят вас». Базаров отвечает, что если раздавят, то туда и дорога, но «тут еще бабушка надвое сказала», «нас не так мало, как вы Думаете», «от копеечной свечи Москва сгорела». Павел Петрович говорит, что это «гордость сатанинская» и глумление. Базаров предлагает Павлу Петровичу привести примеры «постановлений» в современном быту, семейном или общественном, которые бы не заслуживали полного и беспощадного отрицания. Тот пытается привести примеры, но неудачно. Николай Петрович чувствует, что его с сыном разделяет пропасть, он пытается понять Аркадия, но никак не может взять в толк, почему нужно отвергать поэзию, искусство, поклонение природе. С другой стороны, он вспоминает, как поссорился, будучи молодым, со своей матерью и упрекнул ее в том, что она не может его понять, потому что они принадлежат к разным поколениям.
Через несколько дней Базаров с Аркадием делится планами поехать наконец к своим родителям. Перед этим родственник Кирсанова Матвей Ильич Калязин приглашает Кирсановых посетить его в городе. Старшие Кирсановы отказываются ехать, но Аркадий с решают навестить родственника. «Матвей Ильич имел о себе самое высокое мнение. Тщеславие его не знало границ, но он держался просто, глядел одобрительно, слушал снисходительно и так добродушно смеялся, что на первых порах мог даже прослыть за чудного малого». Матвей Ильич приглашает молодых людей на бал к губернатору. Когда молодые люди идут домой от губернатора, из проезжающих мимо дрожек выскакивает человек в «славянофильской венгерке» и бросается к . Это оказывается Ситников, «ученик» , как он сам себя величает. «Тревожное тупое напряжение сказывалось в маленьких, впрочем, приятных чертах его прилизанного лица; небольшие, словно вдавленные глаза, глядели пристально». Ситников приглашает их в гости к некоей Евдоксии Кукшиной, эмансипированной женщине, необычайно интересной натуре, по словам Ситникова. Это была «молодая, белокурая, несколько растрепанная, в шелковом, не совсем опрятном платье, с крупными браслетами на Коротеньких руках и кружевной косынкой на голове» женщина. Выражение ее лица неприятно подействовало на гостей. Все время казалось, что она очень неестественна, держится неловко, несмотря на развязность. Кукшина разговаривает, не слушая своих гостей, изо всех сил старается казаться тем, чем она на самом деле не является. Базаров за завтраком после шампанского спрашивает ее в лоб, есть ли здесь хорошенькие женщины, и Евдоксия Кукшина отвечает, что все по большей части пустые, но отмечает свою приятельницу Одинцову, у которой, впрочем, «нет свободы воззрений». Завтрак продолжается очень долго, Ситников и Кукшина напиваются много толкуют о том, что такое брак - предрассудок или преступление, рассуждают о том, в чем состоит индивидуальность человека. Евдоксия неприятным голосом поет песни, цыганские романсы, очень плохо играет на фортепьяно. Без всякого прощания Базаров и Аркадий уходят, а через несколько дней отправляются на бал к губернатору. Там они знакомятся с Анной Сергеевной Одинцовой, женщиной интересной внешности, хотя и не красавицей. Ситников представляет молодых людей Анне Сергеевне, хотя при ближайшем рассмотрении оказывается, что он не так коротко с ней знаком, как сам уверял. Аркадий танцует с Анной Сергеевной мазурку, много говорит о , та снисходительно его слушает. Одинцова очень нравится Аркадию и, похоже, который говорит своему приятелю, что «у ней такие плечи, каких я не видывал давно». Аркадий и Базаров отправляются в гостиницу к Одинцовой.
Анна Сергеевна была дочерью Сергея Николаевича Локтева, «красавца, афериста, игрока», проигравшегося в пух и прах и вынужденного поселиться в деревне. Вскоре он умер, оставив дочерям маленькое состояние. Со смертью отца положение сестер стало очень тяжелым. Анна Сергеевна получила великолепное образование, ей было очень сложно жить в деревне, заниматься хозяйством и вести дом. Она выписала к себе сестру своей матери, злую и чванную старуху, которая стала управлять имением, затем вышла за старика Одинцова, богатого, неглупого человека, который впоследствии оставил ей все свое состояние. Детей у нее не было. В губернии Одинцову не любили, много судачили о ее браке с Одинцовым, сплетничали. В уединении Одинцова не теряла времени зря: читала много хороших книг - и как следствие этого, говорила на правильном русском языке. В гостях у нее Базаров чувствует себя немного неуверенно, говорит преувеличенно развязно и с удивлением сам для себя отмечает, что этой женщины немного боится. Одинцова приглашает приятелей в свое имение, и несколько дней спустя Аркадий и Базаров отправляются в ее имение Никольское. Там они знакомятся с сестрой Анны Сергеевны Катей - «девушкой лет восемнадцати, черноволосой и смуглой, с несколько круглым, но приятным лицом, небольшими темными глазами». Анна Сергеевна и Базаров много спорят о художественном смысле, о жизненном опыте. Базаров говорит, что между людьми нет никакой разницы, в том числе нет разницы между умным и глупым человеком, между добрым и злым -эта разница сводится к разнице между больным и здоровым. Анну Сергеевну Аркадий совершенно не интересует, она постоянно отсылает его в общество своей сестры Кати. Тот, хотя и ревнует Одинцову к , с удивлением для себя отмечает, что Катя неплохо играет на фортепьяно и вообще ему приятно проводить время в ее обществе. Таким образом Аркадий и Базаров проводят у Одинцовой дней пятнадцать и этому во многом способствует порядок, который она завела у себя в доме. Она не желает жить беспорядочно, но и не желает скучать; много занимается хозяйством. Аркадий замечает, что Анна Сергеевна все больше времени проводит с , что он ей все больше нравится в отличие от него самого. В один прекрасный день появляется дворовый человек от родителей и говорит, что родители очень ждут сына в гости. Базаров решает ехать и сообщает об этом вечером Анне Сергеевне. Та говорит, что будет скучать после его отъезда, просит его рассказать что-нибудь о себе, о своей семье, признается, что очень несчастлива, так как в ней нет «желания) охоты жить». «Я очень устала, я стара, мне кажется, я очень давно живу... Воспоминаний много, а вспомнить нечего, и впереди, передо мной - длинная, длинная дорога, а цели нет... Мне и не хочется идти». Базаров говорит, что она хочет полюбить, но полюбить не может, и в этом ее несчастье. За утренним чаем Одинцова неожиданно просит подняться к ней под предлогом рекомендовать ей какое-то руководство для хозяйства. На самом деле она желает возобновить вчерашний разговор, говорит, что хочет знать, о чем он думает, его планы на будущее, хотя Базаров и не желает их разглашать. Неожиданно Евгений признается Одинцовой в любви и уходит. Анна Сергеевна удовлетворена достигнутым, но считает, что спокойствие дороже всего. За обедом Базаров извиняется перед Одинцовой, просит забыть его дерзость, поскольку она его не любит и не полюбит никогда. Он собирается уезжать, и неожиданный случай выводит его из затруднения - совершенно некстати приезжает Ситников, при этом твердит со свойственной ему назойливостью, что Евдоксия Кукшина прислала его узнать о здоровье Анны Сергеевны, и прочий вздор. Но его приезд оказался кстати: «Появление пошлости бывает часто полезно в жизни: оно ослабляет слишком высоко настроенные струны, отрезвляет самоуверенные или самозабывчивые чувства, напоминая им свое близкое родство с ней. С приездом Ситникова все стало как-то тупее -и проще; все даже поужинали плотней и разошлись спать часом раньше обыкновенного». Базаров заявляет Аркадию, что Ситников ему необходим и вообще ему нужны подобные олухи. «Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!»
«Эге-ге!.. -подумал про себя Аркадий, и тут только открылась ему на миг вся пропасть базаровского самолюбия. - Мы, стало быть, с тобою боги? То есть ты бог, а олух уж не я ли?»
На другое утро Базаров с Аркадием уезжают. Аркадий просит взять его к своим родителям. По пути Базаров признается Аркадию: «Лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хоть кончиком твоего пальца». Когда приятели приезжают к родителям , они видят его отца, «высокого худощавого человека с взъерошенными волосами и тонким орлиным носом, одетого в старый военный сюртук нараспашку». Мать-старушка бросается сыну на шею и только повторяет ласковые имена. Отец в присутствии Аркадия ведет себя несколько напряженно, изъясняется витиевато и чувствует себя неудобно за то, что они не могут предоставить Кирсанову достаточно удобное помещение, обед и т. д. Впрочем, Базаров тут же просит отца не церемониться с Аркадием и доходит даже до того, что называет его деда «порядочной дубиной». Заметно, что родители сильно докучают . Они люди «простые». Его мать, Арина Власьевна, настоящая русская дворяночка прошлого времени. Она верит в гадания, приметы, домовых, боится мышей, ужей, лягушек, грома, пиявок, козлов и т. д. Утром, встав с постели, Аркадий видит в окно отца , Василия Ивановича, сажающего репу на грядке. Отец спрашивает Аркадия о Евгении, и когда тот искренне отвечает, что Евгений один из самых замечательных людей своего времени, глаза Василия Ивановича вспыхивают, заметно, что он сильно польщен, он уверен, что сын прославит его имя, а самому ему будет достаточно, если в биографии упомянут, что отец очень любил его и еще в раннем возрасте заметил его феноменальные способности. Василий Иванович гордо говорит Аркадию, что Евгений никогда не брал у родителей лишней копейки.
Днем Аркадий и Базаров отдыхают на природе, разговаривают о жизни, о ненависти. Базаров говорит Аркадию: «Ты нежная душа, размазня, где тебе ненавидеть!» Аркадий спрашивает, насколько он высокого мнения о самом себе. Базаров отвечает: «Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мной... тогда я изменю мнение о самом себе». Базаров напоминает Аркадию, как он говорил, проходя мимо избы старосты Филиппа, что «Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать... А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора, для которого я должен из кожи лезть и который мне даже спасибо не скажет... да и на что мне его спасибо? Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет». Базаров добавляет, что все люди действуют в силу ощущения. «Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен -и баста! Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? -тоже в силу ощущения. Глубже этого люди никогда не проникнут». Аркадий, который любит природу, неожиданно говорит, что кленовый лист, когда падает на землю, похож на бабочку, и это странно -потому что самое сухое и мертвое сходно с самым веселым и живым. Базаров говорит: « мой, Аркадий, не говори красиво», просит Аркадия не идти по стопам дяди Павла Петровича, которого называет идиотом. Аркадий возмущается, они едва не ссорятся. Появляется Василий Иванович, который, словно извиняясь, сообщает, что у них будет обедать священник. Впрочем, обед проходит достаточно спокойно, отец Алексей держится непринужденно, пожимает молодым людям руку, благословляет их. Базаров отчаянно скучает и собирается от родителей уехать, чем огорчает их невероятно. По пути от родителей приятели вновь заезжают к Одинцовой. Однако здесь их ожидает холодный прием, и, пробыв у Одинцовой всего несколько часов, они уезжают, хотя та уверяет, что снова ждет их в гости. Друзья вновь отправляются в Марьино (имение Кирсановых), где все им чрезвычайно рады, несмотря на то, что хозяйственные дела у Николая Петровича не ладятся. Аркадий считает, что должен если не помогать отцу, то по крайней мере делать вид, что готов ему помочь. Базаров снова углубляется в свои опыты над лягушками. Однажды Аркадий от отца узнает, что у него есть письма, которые покойная мать Анны Сергеевны Одинцовой писала к матери Аркадия. Он вынуждает отца отдать ему эти письма, и так находится повод для новой поездки в имение Одинцовых. Аркадий отправляется туда один и еще в саду видит Катю. Таким образом, его приезд проходит очень естественно, о нем даже не докладывает дворецкий, они вместе с Катей приходят к Анне Сергеевне. По всему видно, что она ему рада.
В это время в усадьбе Кирсановых Николай Петрович довольно часто заходит к , потому что ему нравятся его опыты, он спрашивает совета у молодого естествоиспытателя. Базаров же отводит душу тем, что беседует с Фенечкой. Однажды он застает молодую женщину в беседке и вызывает на откровенный разговор, спрашивает, готова ли она заплатить за то, что он вылечил ее сына, говорит, что ему нужны не деньги, а одна из роз, которые Фенечка собирает для утреннего букета. Когда Фенечка дает ему розу, он целует ее в губы, и в этот момент у него за спиной возникает Павел Петрович. Часа два спустя Павел Петрович стучится в дверь к , спрашивает его мнение о дуэли и вызывает его, не объясняя причины. В качестве секунданта Базаров предлагает позвать Петра, камердинера Николая Петровича. Размышляя о настоящей причине дуэли, Базаров приходит к выводу, что Павел Петрович сам влюблен в Фенечку. На другое утро дуэль начинается. Противники долго. отмеряют шаги, стреляет Павел Петрович, потом Базаров и ранит своего соперника в ляжку. Николаю Петровичу решают сказать, что дуэлянты поспорили из-за политики. У Павла Петровича поднимается температура, и, когда брат входит в его комнату, он неожиданно спрашивает: «А не правда ли, Николай, в Фенечке есть что-то общее с Нелли? (княгиней Р.)»
Некоторое время Базаров как врач ухаживает за Павлом Петровичем. Когда из города приезжает доктор, Базаров вынужден уехать. Павел Петрович с достоинством с ним прощается и даже пожимает руку. Павел Петрович просит зайти к себе Фенечку посидеть с ним. Спрашивает, любит ли она брата, и неожиданно страстно умоляет ее всегда любить Николая Петровича, не изменять ему, поскольку, по мнению Павла Петровича, ужасней всего на свете любить и не быть любимым. В этот момент в комнату входит Николай Петрович, Фенечка убегает. Павел Петрович просит брата дать ему торжественное обещание исполнить одну его просьбу, а когда тот обещает, говорит, чтобы он женился на Фенечке. Сам же Павел Петрович после свадьбы брата хочет уехать за границу и жить там до смерти. Аркадий же в это время приятно проводит свой досуг с Катей. Та отмечает, что влияние на Аркадия ослабевает с каждым днем, и это положительная перемена. Катя говорит, что Базаров чужой всем -и Аркадию, и ей, потому что «он хищный, а мы ручные». Катя нравится Аркадию все больше и больше, он спрашивает, пошла бы она по примеру сестры замуж за богатого, Катя отвечает, что никогда бы этого не сделала, так как боится неравенства. Сам Аркадий понимает, что Катя стала ему очень дорога и что он ни на кого ее не променяет, о чем он и говорит ей. В имение к Одинцовой приезжает Базаров. Он думает, что Аркадий ухаживает за Анной Сергеевной, и в разговоре с ней неожиданно говорит об этом. Сам же Аркадий обдумывает очень важный шаг в жизни, потом, позвав Катю в сад, делает ей предложение, уверяет, что ради нее готов на все жертвы. Вернувшись с прогулки в дом, Одинцова находит у себя письмо, в котором Аркадий Николаевич просит руки ее сестры. Базаров узнает, что Аркадий сделал Кате предложение, хвалит его, поскольку всегда был высокого о ней мнения: «Иная барышня только из-за того и слывет умной, что умно вздыхает; а твоя за себя постоит, да так постоит, что и тебя в руки заберет». Базаров решает уехать от Одинцовой и возвращается к родителям. Они очень рады его внезапному возвращению, потому что на это даже не надеялись. Василий Иванович заставляет жену не изъявлять лишний раз свою нежность, и они ходят вокруг сына буквально на цыпочках. Базаров тем не менее отчаянно скучает и находит утешение только в том, что помогает отцу в его врачебной практике: лечит обратившихся к нему за помощью крестьян. Однажды он просит у отца «адский камень» прижечь ранку: во время вскрытия трупа он поранил палец. Базаров понимает, что, если в кровь попал трупный яд, ничто уже не поможет. становится хуже, у него поднимается температура, он просит послать нарочного к Анне Сергеевне -передать, что он умирает. Анна Сергеевна приезжает вместе с доктором-немцем, который лишний раз подтверждает, что надежд на выздоровление нет. Базаров с горькой иронией вспоминает о своих претензиях быть гигантом, благодарит Одинцову, говорит, что любил ее, просит поцеловать его на прощание. Анна Сергеевна целует его в лоб, подает ему воды, «боязливо Не снимая перчаток и боязливо дыша». Базаров умирает. Через шесть месяцев в Марьине состоялись две свадьбы -Аркадия с Катей и Николая Петровича с Фенечкой. Павел Петрович собрался уезжать в Москву, а затем за границу. Анна Сергеевна уехала тотчас пойле свадьбы, щедро одарив молодых. Впоследствии она выходит замуж, «не по любви, но по убеждению» за одного из будущих русских деятелей, законника, очень умного человека с твердой практической волей и замечательным даром слова. Николай Петрович делается мировым посредником и изо всех сил трудится. Аркадий становится рачительным помещиком, и поместье начинает приносить доход. У них с Катей рождается сын. Павел Петрович живет в Дрездене, где общается в основном с англичанами или приезжающими туда русскими. С последними он развязнее, трунит над самим собой и над ними. «Он ничего русского не читает, но на письменном столе у него находится серебряная пепельница в виде мужицкого лаптя». Его считают совершенным джентльменом. За границу уехала и Кукшина -в Гейдельберг, где она изучает уже не естественные науки, а архитектуру, в которой, по ее словам, она открыла новые законы. Она по-прежнему «якшается» со студентами, «особенно с молодыми русскими физиками и химиками, которыми наполнен Гейдельберг и которые, удивляя на первых порах наивных немецких профессоров своим трезвым взглядом на вещи, впоследствии удивляют тех же самых профессоров своим совершенным бездействием и абсолютною ленью». Ситников «с двумя-тремя химиками, не умеющими отличить кислорода от азота, но исполненными отрицания и самоуважения, толчется в Петербурге, готовится стать великим и уверяет, что продолжает дело . Кто-то его недавно побил, но он в долгу не остался: в одной темной статейке, тиснутой в одном темном журнальце, он намекнул, что побивший его -трус. Он называет это иронией». В одном из отдаленных уголков России есть небольшое сельское кладбище. На нем находится могила , на которую часто приходят его старики родители. Они подолгу молятся, плачут. «Неужели их молитвы, их слезы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна? О, нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце не скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной».
20 мая 1859 г. Николай Петрович Кирсанов, сорокатрехлетний, но уже немолодой с виду помещик, волнуясь, ожидает на постоялом дворе своего сына Аркадия, который только что окончил университет.
Николай Петрович был сыном генерала, но предназначенная ему военная карьера не состоялась (он в молодости сломал ногу и на всю жизнь остался «хроменьким»). Николай Петрович рано женился на дочке незнатного чиновника и был счастлив в браке. К его глубокому горю, супруга в 1847 г. скончалась. Все свои силы и время он посвятил воспитанию сына, даже в Петербурге жил вместе с ним и старался сблизиться с товарищами сына, студентами. Последнее время он усиленно занялся преобразованием своего имения.
Наступает счастливый миг свидания. Однако Аркадий появляется не один: с ним высокий, некрасивый и самоуверенный молодой человек, начинающий доктор, согласившийся погостить у Кирсановых. Зовут его, как он сам себя аттестует, Евгений Васильевич Базаров.
Разговор отца с сыном на первых порах не клеится. Николая Петровича смущает Фенечка, девушка, которую он содержит при себе и от которой уже имеет ребенка. Аркадий снисходительным тоном (это слегка коробит отца) старается сгладить возникшую неловкость.
Дома их ждет Павел Петрович, старший брат отца. Павел Петрович и Базаров сразу же начинают ощущать взаимную антипатию. Зато дворовые мальчишки и слуги гостю охотно подчиняются, хотя он вовсе и не думает искать их расположения.
Уже на следующий день между Базаровым и Павлом Петровичем происходит словесная стычка, причем её инициатором является Кирсанов-старший. Базаров не хочет полемизировать, но все же высказывается по главным пунктам своих убеждений. Люди, по его представлениям, стремятся к той или иной цели, потому что испытывают различные «ощущения» и хотят добиться «пользы». Базаров уверен, что химия важнее искусства, а в науке важнее всего практический результат. Он даже гордится отсутствием у него «художественного смысла» и полагает, что изучать психологию отдельного индивидуума незачем: «Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других». Для Базарова не существует ни одного «постановления в современном нашем быту… которое бы не вызвало полного и беспощадного отрицания». О собственных способностях он высокого мнения, но своему поколению отводит роль не созидательную - «сперва надо место расчистить».
Павлу Петровичу «нигилизм», исповедуемый Базаровым и подражающим ему Аркадием, представляется дерзким и необоснованным учением, которое существует «в пустоте».
Аркадий старается как-то сгладить возникшее напряжение и рассказывает другу историю жизни Павла Петровича. Он был блестящим и многообещающим офицером, любимцем женщин, пока не встретил светскую львицу княгиню Р*. Страсть эта совершенно изменила существование Павла Петровича, и, когда роман их закончился, он был полностью опустошен. От прошлого он сохраняет лишь изысканность костюма и манер да предпочтение всего английского.
Взгляды и поведение Базарова настолько раздражают Павла Петровича, что он вновь атакует гостя, но тот довольно легко и даже снисходительно разбивает все «силлогизмы» противника, направленные на защиту традиций. Николай Петрович стремится смягчить спор, но и он не может во всем согласиться с радикальными высказываниями Базарова, хотя и убеждает себя, что они с братом уже отстали от жизни.
Молодые люди отправляются в губернский город, где встречаются с «учеником» Базарова, отпрыском откупщика, Ситниковым. Ситников ведет их в гости к «эмансипированной» даме, Кукшиной. Ситников и Кукшина принадлежат к тому разряду «прогрессистов», которые отвергают любые авторитеты, гоняясь за модой на «свободомыслие». Они ничего толком не знают и не умеют, однако в своем «нигилизме» оставляют далеко за собой и Аркадия, и Базарова. Последний Ситникова откровенно презирает, а у Кукшиной «занимается больше шампанским».
Аркадий знакомит друга с Одинцовой, молодой, красивой и богатой вдовой, которой Базаров сразу же заинтересовывается. Интерес этот отнюдь не платонический. Базаров цинично говорит Аркадию: «Пожива есть…»
Аркадию кажется, что он влюблен в Одинцову, но это чувство напускное, тогда как между Базаровым и Одинцовой возникает взаимное тяготение, и она приглашает молодых людей погостить у нее.
В доме Анны Сергеевны гости знакомятся с её младшей сестрой Катей, которая держится скованно. И Базаров чувствует себя не в своей тарелке, он на новом месте начал раздражаться и «глядел сердито». Аркадию тоже не по себе, и он ищет утешения в обществе Кати.
Чувство, внушенное Базарову Анной Сергеевной, ново для него; он, так презиравший всякие проявления «романтизма», вдруг обнаруживает «романтика в самом себе». Базаров объясняется с Одинцовой, и хотя та не тотчас же освободилась от его объятий, однако, подумав, она приходит к выводу, что «спокойствие […] лучше всего на свете».
Не желая стать рабом своей страсти, Базаров уезжает к отцу, уездному лекарю, живущему неподалеку, и Одинцова не удерживает гостя. В дороге Базаров подводит итог происшедшему и говорит: «…Лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца. Это всё […] вздор».
Отец и мать Базарова не могут надышаться на своего ненаглядного «Енюшу», а он скучает в их обществе. Уже через пару дней он покидает родительский кров, возвращаясь в имение Кирсановых.
От жары и скуки Базаров обращает внимание на Фенечку и, застав её одну, крепко целует молодую женщину. Случайным свидетелем поцелуя становится Павел Петрович, которого до глубины души возмущает поступок «этого волосатого». Он особенно негодует ещё и потому, что ему кажется: в Фенечке есть что-то общее с княгиней Р*.
Согласно своим нравственным убеждениям, Павел Петрович вызывает Базарова на поединок. Чувствуя себя неловко и, понимая, что поступается принципами, Базаров соглашается стреляться с Кирсановым-старшим («С теоретической точки зрения дуэль - нелепость; ну, а с практической точки зрения - это дело другое»).
Базаров слегка ранит противника и сам подает ему первую помощь. Павел Петрович держится хорошо, даже подшучивает над собой, но при этом и ему и Базарову неловко. Николай Петрович, от которого скрыли истинную причину дуэли, также ведет себя самым благородным образом, находя оправдание для действий обоих противников.
Последствием дуэли становится и то, что Павел Петрович, ранее решительно возражавший против женитьбы брата на Фенечке, теперь сам уговаривает Николая Петровича совершить этот шаг.
И у Аркадия с Катей устанавливается гармоничное взаимопонимание. Девушка проницательно замечает, что Базаров для них - чужой, потому что «он хищный, а мы с вами ручные».
Окончательно потерявший надежду на взаимность Одинцовой Базаров переламывает себя и расстается с ней и Аркадием. На прощание он говорит бывшему товарищу: «Ты славный малый, но ты все-таки мякенький, либеральный барич…» Аркадий огорчен, но довольно скоро утешается обществом Кати, объясняется ей в любви и уверяется, что тоже любим.
Базаров же возвращается в родительские пенаты и старается забыться в работе, но через несколько дней «лихорадка работы с него соскочила и заменилась тоскливою скукой и глухим беспокойством». Пробует он заговаривать с мужиками, однако ничего, кроме глупости, в их головах не обнаруживает. Правда, и мужики видят в Базарове что-то «вроде шута горохового».
Практикуясь на трупе тифозного больного, Базаров ранит себе палец и получает заражение крови. Через несколько дней он уведомляет отца, что, по всем признакам, дни его сочтены.
Перед смертью Базаров просит Одинцову приехать и попрощаться с ним. Он напоминает ей о своей любви и признается, что все его гордые помыслы, как и любовь, пошли прахом. «А теперь вся задача гиганта - как бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану». С горечью говорит он, что не нужен России. «Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник…»
Когда Базарова по настоянию родителей причащают, « что-то похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на помертвевшем лице».
Проходит шесть месяцев. В небольшой деревенской церкви венчаются две пары: Аркадий с Катей и Николай Петрович с Фенечкой. Все были довольны, но что-то в этом довольстве ощущалось и искусственное, «точно все согласились разыграть какую-то простодушную комедию».
Со временем Аркадий становится отцом и рьяным хозяином, и в результате его усилий имение начинает приносить значительный доход. Николай Петрович принимает на себя обязанности мирового посредника и усердно трудится на общественном поприще. Павел Петрович проживает в Дрездене и, хотя по-прежнему выглядит джентльменом, «жить ему тяжело».
Кукшина обитает в Гейдельберге и якшается со студентами, изучает архитектуру, в которой, по её словам, она открыла новые законы. Ситников женился на княжне, им помыкающей, и, как он уверяет, продолжает «дело» Базарова, подвизаясь в роли публициста в каком-то темном журнальчике.
На могилу Базарова часто приходят дряхлые старички и горько плачут и молятся за упокой души безвременно усопшего сына. Цветы на могильном холмике напоминают не об одном спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной…